Ольга Арефьева и Ковчег — Бытовая зарисовка

Слушать Ольга Арефьева и Ковчег — Бытовая зарисовка

Текст Ольга Арефьева и Ковчег — Бытовая зарисовка

Бытовая зарисовка — это очень трудный жанр,
Он похож на общежитие, в котором был пожар,
Каждый, кто заходит, забывает здесь предмет —
План и чемодан, авторучку и цветмет.
Острую сатиру, умный постулат —
Я живу в квартире, передоделанной под склад,
Люди начинают стучаться поутру
В дом, где обнаружили озонную дыру.

Делают шаги и знают всякие слова,
Но думают их головы как в шахматах: е-два,
А е-четыре — это для поэтов и зануд,
Зато у них так весело — о-кей и вери гуд!
Танцы их беспечны, а головы звонки,
Всё тесное их плечи ломают на куски,
И двигает их кач планету словно мяч,
Они танцуют весело и говорят: «Не плачь!»

Просто качай — и все кончают,
Просто качай, бойчей, зая!
Просто качай, давай нам баек —
Ведь ты поэт, а может, прозаик!

И я уже не помню, что их вроде бы как нет.
Вот, например, Мефодий — начинающий поэт:
Славится в народе тем, что стоя может спать,
Скучая в переходе на станции Арбат.
Носки снимает раньше, чем ботинки и шнурки,
При этом часто путает вершки и корешки,
Не верит академиям, но знает, что почём,
Считает себя гением, не просто рифмачом.

А вот его приятель — второкурсник Аристарх,
Гуляет по Арбату в металлических трусах,
Его миноискатель всегда асфальта вдоль —
На девушек под юбками, а также алкоголь.
А вот красотка Таис, Афинская — в миру,
Идёт, виляя бёдрами размером по ведру,
Мефодий с Аристархом влюблённо смотрят вслед,
Ну вот и завертелся немудрёный, но сюжет.

Любовный треугольник у бульвара на виду:
Они любят её, ну а она любит еду,
Еда же любит деньги, а деньги — дураков,
Печаль, не мочаль меня, рассказ уже готов!
Прыщавому Мефодию обидно жить порой,
Ведь Аристарх идёт вперёд, а он всегда второй,
Мефодий пишет вирши на двери в туалет,
Он до смерти обижен тем, что успеха нет.

И там его встречает редактор альманаха
И юного поэта далёко шлёт он махом.
Он ручкой отмечает: «Теряете размер!
Некачественны рифмы ваши, опус — не шедевр!»
А Таис говорит: «Литература — это шит!
На свете много от чего в башке и так першит!»
Редактор с Аристархом идут, обнявшись, вдаль,
Мефодий плачет, подпирая в переходе вертикаль.

История идёт, свои законы у неё,
Героям — своя воля, а я пишу своё,
Их наделяю жизнью, даю им имена,
Спасибо, верно, скажет мне, когда умру, страна!
Вот, например, Иван, слегка по жизни пьян,
Он шире держит рот, чем надо бы карман,
У всех его детей обычно разные отцы,
Он снова не при чём — и снова близнецы!
В его застольях пироги давненько без котят,
Но глазками глядят, покуда их едят,
В его застольях блюда превращаются в вино,
Кто говорит, что чудо, кому-то всё равно.
Кто думает, что стоит поменять вино назад,
А я опять решаю, чем бы их занять.
Ну, скажем, Николай решил принять на грудь чуть-чуть,
Пришёл к Ивану рано, но не в этом суть.

Николай — ни дворай, Николай — ни дворай,
Хочет на ракете — да прямо к Богу в рай,
Играет на гармошке и лает на собак,
Когда махнёт немножко, когда и просто так.
Друг друга уважают они со всех сторон,
Знают, кто в стране Иуда, кто в футболе чемпион,
Что водка похужела, вздорожал овёс,
У Нельсона Манделы — весьма еврейский нос!

Путин, Пусси Райот, Украина, гей-парад —
Каждый рад мнения высказывать подряд.
Ивана беспокоит, как обычно, Гондурас,
А Николаю лично важно, кто здесь на матрас!
А вот жена Ивана — откуда здесь жена?
Скажите, вам история и вправду так нужна?
А впрочем, дорогие, вы знаете и так,
Что это — зарисовка. А кто верит, тот — дурак!